Цитаты из детских и подростковых книг о блокаде

Цитаты из детских и подростковых книг о блокаде. *** Наше пропитание предопределено на всю декаду. Каждый утром, днём и вечером получит немного еды. Пусть совсем, совсем немного — но всё же получит. И в этом теперь есть уверенность. А это великое дело, когда есть уверенность. Притрагиваться к пайку в неположенное время запрещено под страхом самой суровой кары. Такой карой является мамино ледяное молчание. Один раз отец, придя с работы особенно голодным, съел на ужин свой трёхдневный рацион. Видимо, ему так нестерпимо хотелось есть, что он, как вошёл в комнату, так, прямо не раздеваясь, устремился к шкафу и в один миг проглотил содержимое трёх кулёчков. На другое утро мама, отделяя ему половину своего мизерного завтрака, не отозвалась ни на одно его словечко. И так было день, два, три, неделю... Папа с трудом заслужил прощение. Правда, все мы втайне ему сочувствовали и подкармливали отца из своей доли... Э. Фонякова «Хлеб той зимы» *** Я положил на стол записку, отыскал свою палочку — теперь многие ходят с ними. Сил-то нет, а с тросточкой легче на ногах держаться. Раньше только старые люди ходили с тростями, а теперь — даже ребята. Опираясь на палочку, я вышел на улицу. Дул колючий, холодный ветер. Стаи снежинок бежали по дороге, сталкивались, лохматили гребни сугробов. Сначала я двигался ничего. Когда разошёлся, то даже на тросточку мало опирался. Изредка в позёмке возникали и таяли прохожие. Как-то раз, уже у Строгановского моста, я увидел грузовик. Он буксовал на снегу. Я хотел попросить шофёра, чтобы подвёз немного, но грузовик перед самым моим носом тронулся. Силы мои быстро убывали. На Кировском проспекте, у большого серого дома, возле амбразуры для пулемёта и дальше, стояла очередь. «Булочная», — догадался я и отвернулся — карточка осталась у мамы, а запастись хоть малюсеньким кусочком хлеба на дорогу я не сумел. Я всё шёл и шёл по тропинке, которая вилась по заснеженному проспекту. В. Дубровин «Мальчишки в сорок первом» *** Это была та же улица, но как зловеще она преобразилась! Та сторона, на которую вышли Анна Васильевна и Катя, была погружена в абсолютную тьму. Но вся середина улицы и противоположная её сторона были залиты ярким лунным светом. Дома казались совершенно белыми в этом мёртвом свете. Снег, покрывающий мостовую, ослепительно блестел. Тень от баррикады лежала на нём как чёрное кружево. А наверху — небо, тоже совершенно чёрное, и на нём ослепительно сияла огромная, яркая, беспощадная луна, сообщница врага. И улица лежала обнажённая и беззащитная под этим безжалостным светом. Анна Васильевна и Катя немного помедлили у границы света и тени, потом быстро вышли из темноты и побежали по освещённому пространству. На бегу Анна Васильевна повернула голову и ещё раз по-хозяйски оглядела дом. Взгляд её быстро скользнул по тёмным окнам. И вот наверху, на третьем этаже, она заметила узкую золотую щель — неплотно задёрнутую штору. Она остановилась. «Опять у Левитиных, безрукие какие-то! Который месяц затемнение, а всё не могут наладить. На, Катя, держи. Беги с ним в убежище, я сейчас приду…» Её крупная фигура уже исчезла в темноте, а Катя растерянно стояла, прижимая к себе ребёнка. В зловещей тишине, под ярким, беспощадным лунным светом она была совсем одна с чужим ребёнком на руках. Т. Цинберг «Седьмая симфония» *** На цыпочках она направилась в уголок за этажерку, заглянула в коробку. Котёнок серым комком неподвижно лежал в ней. Майя очень испугалась: вдруг он умер, пока её не было?.. Поднесла лёгкий комок к уху и услыхала, что он еле-еле посапывает, даже не посапывает, а посвистывает. На клочке ваты рядом с ним лежала крохотная корочка. Он к ней не притронулся, корка засохла, а котёнок был голодный. Девочка слегка потормошила его. Котёнок пискнул. Она обрадовалась, нежно подышала на него. Он зашевелился, стал принюхиваться. Она видела узкую полоску туманного глаза, оглядела его со всех сторон, поднеся к замёрзшему оконцу. Он ей понравился. Шерсть подсохла, выпрямилась, он стал прехорошеньким. И вовсе не казался противным крысёнком. Она сидела на корточках перед коробкой, баюкала, шептала ему нежные прозвища. Он запищал, наверное хотел есть. А у них на двоих две засохлые корки и чайная ложка затхлой крупы. Правда, если размочить хорошенько корки, они с ними расправятся. Майя живо принялась за дело. Она разломила корки на крохотные кусочки. Взяв одну, принялась добросовестно её жевать, боясь ненароком проглотить. Тёплой черноватой кашей она кормила его, заталкивая жижу ему прямо в рот. Он отворачивался, давился, плакал. Со слезами плакал. Вот глупый котёнок, плачет, а ей скулы свело от желания проглотить эту жижу. Л. Никольская «Должна остаться живой» *** Ирочка. До войны её дома именно так называли. Это от няни пошло и от бабушки. А ей самой казалось, что Ирина — звучнее. Теперь ей так не кажется. Всё, что было до войны, то — счастье. А сейчас — горе… В сентябре обычно флоксами пахнет, яблоками антоновскими и свежей краской от школьных парт. А нынешней осенью — пожаром, дымом горьким. В воздухе повисла чёрная гарь. Горели Бадаевские склады с продовольствием: мука, сахар. Некоторые люди набирали на пепелище сладкой земли, разводили водой, процеживали и пили. Чай получался царский. Но у них некому было пойти за такой землёй. Папа все дни пропадал в своём Гидрографическом управлении, тётя Тамара на работе — в госпитале, и Миша, сын второй маминой сестры, Эли, тоже там раненым помогал. А мама, бабушка, няня, двоюродная сестра Оля и кот Тигрик еле передвигались по дому. Т. Кудрявцева «Маленьких у войны не бывает» *** Почему Гном был один? Точнее, почти один. Что означает это почти, я объясню несколько позже. Сейчас я понимаю: виной тому была блокада. Она его цепко держала и не отпускала. Я знаю таких людей — вот уже больше тридцати лет прошло, а блокада всё не отпускает их... Мы все тогда ожили, а его она держала цепко ледяными пальцами, не давала головы повернуть в сторону, заставляла его смотреть и смотреть на какие-то одному ему ведомые жестокие картины. Те, кого она не отпускала, отличались от остальных. Они были замкнуты, малоподвижны, старчески задумчивы и болезненно экономны, вплоть до ожесточённого накопительства. Последняя черта была роковой. В столовую мы врывались как ураган. Минута — и столы были чистыми. Суп, каша, хлеб — всё исчезало мгновенно. Гном вёл себя иначе. Он ел медленно, словно нехотя, растягивая удовольствие. Он отщипывал хлеб микроскопическими крохами и долго пережёвывал их, склонив голову, будто прислушивался к чему-то внутри себя. Уже этим он раздражал всех. Его передразнивали, он делал вид, что не замечает. Когда же на стол приносили тарелки с маленькими кубиками масла и сахарный песок в кружках — чай мы наливали сами, — начиналось священнодействие. Из полевой сумки, которая всегда висела у него на боку — и в поле он с нею не расставался, — Гном доставал две пластмассовые банки. В одну складывал масло, в другую ссыпал песок. Потом корочкой хлеба аккуратно стирал масляный след на тарелке. Делал он всё это не торопясь, сосредоточенно, ни на кого не обращая внимания. Однажды манипуляции с баночками заметила повариха Дуня. — Дистрофик несчастный! — закричала она, грозя Гному поварёшкой. — Загнуться хочешь!.. Подбежала Рюмина, потом Анастасия Власовна — все кричали, размахивали руками над Гномом. Он отмалчивался. После того случая стал осторожней и открывал свои баночки, когда воспитателей рядом не было. А. Крестинский «Мальчики из блокады» *** «Папа! Нашу школу разбомбило. Хорошо, что ночью, не во время занятий. Мы не учимся, хотя в городе работают многие школы. Говорят, занимаются даже в бомбоубежищах. Но близко от нас такой школы нет, а далеко ходить мы не в силах. Ни трамваи, ни троллейбусы не ходят, ведь электричества-то нет. Мы все живём сейчас в двух комнатах доктора, потому что между ними дверь и их можно отопить одной “буржуйкой”, а то ведь дров нет. Книги доктор все продал ещё осенью, чтобы были деньги на продукты, но их хватило ненадолго. Книжные полки мы распилили на дрова. Где была библиотека, живём мы: мама, Тотик, Катя, Люся и я. Мы перенесли сюда нашу большую тахту. В спальне доктора — он и Яков Иванович. И дверь всегда открыта. Сейчас бомбёжек нет. Яков Иванович говорит, что немецкие самолёты не выдерживают морозов. Зато немцы обстреливают нас из дальнобойных орудий. Они ведь окружили нас со всех сторон. Мы знаем: если идёшь по улице, а снаряды свистят над головой — значит, они пролетают куда-то дальше и можно не прятаться. Но, конечно, можно попасть и в самый обстрел». Е. Верейская «Три девочки: история одной квартиры» *** …Врачей в госпитале, может, и прибавилось, но раненых тоже стало больше, и Кирина мама была занята по-прежнему. Кира одна нянчила Леночку. А в Ленинград тем временем шла весна, и жить становилось легче. В город привезли продукты и семена — сажать огороды; оттаял водопровод; загорелось электричество, и, «звенящий, гремящий, совсем настоящий», пошёл ленинградский трамвай. В общем, назло озверевшим фашистам город-герой не только не покорился врагам, но даже постепенно налаживал свою жизнь. Как-то раз, возвращаясь домой, я ещё издали увидела Кирюшку. Она сидела возле нашего парадного и держала на руках Леночку. — А мы гуляем, — весело сообщила мне Кира и добавила гордо: — Смотрите, Леночка уже сидит. В самом деле, одетая в тёплую кофточку Леночка сидела у Киры на коленях. — Вот видите! Совсем поправилась Леночка, — радовалась Кира. — А вы говорили: «Не справишься, в ясли её отдай». Ведь говорили, верно? Конечно, говорила. Потому, что я совсем не знала Киру, нашу ленинградскую девочку. В. Карасева «Кирюшка» *** Положил наш папа на стол песку кулёчек маленький и четыре печенья — гостинец к празднику, лёг на диван и улыбается. — Хорошо, — говорит, — в гостях, а дома лучше. На диване лежишь, родной сын на тебя смотрит, жена песенку поёт... А мама ему в ответ: — Я ничего не пою. — Почему? — папа спрашивает. — Настроение невесёлое. — Зря, — говорит, — невесёлое. Гитлер только этого и хочет, чтобы настроение наше было невесёлое. Но не выйдет его номер. Давай, Мишка, петь. Помнишь, мы всегда под праздник пели; мама пироги пекла, а мы пели... И запел. Я ему помогать стал. Попели мы немножко. Потом папа и говорит шёпотом: — Хватит. Если долго петь, так очень кушать захочется. А кушать нам, дорогой, нечего. Поцеловал маму, поцеловал меня, попил воды и собрался в свою пожарную команду. Мама ему на прощание говорит: — Ты там поосторожнее со своим огнём. А он ей в ответ: — А ты со своими бомбами поосторожнее. И улыбаются друг другу. Но не очень весёлые у них улыбки. Ю. Герман «Вот как это было» __________________________________________ Книги о блокаде в серии "Вот как это было": Элла Фонякова. Хлеб той зимы https://www.wildberries.ru/catalog/11100297/detail.aspx https://www.ozon.ru/context/detail/id/167878382/ Виктор Дубровин. Мальчишки в сорок первом https://www.wildberries.ru/catalog/12032264/detail.aspx https://www.ozon.ru/product/173623472/ Тамара Цинберг. Седьмая симфония https://www.wildberries.ru/catalog/12128671/detail.aspx https://www.ozon.ru/product/173729168/ Людмила Никольская. Должна остаться живой https://www.wildberries.ru/catalog/12211307/detail.aspx https://www.ozon.ru/product/173729304/ Татьяна Кудрявцева. Маленьких у войны не бывает https://www.wildberries.ru/catalog/11403723/detail.aspx https://www.ozon.ru/context/detail/id/169734827 Александр Крестинский. Мальчики из блокады https://www.wildberries.ru/catalog/18278161/detail.aspx https://www.ozon.ru/product/220461084/ Елена Верейская. Три девочки https://www.wildberries.ru/catalog/12078298/detail.aspx https://www.ozon.ru/product/173623473/ Вера Карасёва. Кирюшка https://www.wildberries.ru/catalog/18278157/detail.aspx https://www.ozon.ru/context/detail/id/220461067/ Юрий Герман. Вот как это было https://www.wildberries.ru/catalog/18278156/detail.aspx https://www.ozon.ru/product/220461066 #деньснятияблокады #блокадаЛенинграда #27января #блокада_Ленинграда #детямоблокаде #книгиоблокаде #воткакэтобыло